История убедительно доказала несостоятельность
модной в конце XIX и первой половине XX веков политэкономической
теории, доказывающей, что лишь непримиримая борьба служит основным
методом снятия противоречий между основными классами в нарождающемся
индустриальном обществе. Социально-экономические системы буржуазных
(капиталистических) стран в своем споре с мировой социалистической
системой продемонстрировали способность вырабатывать гибкие
адаптивные механизмы преодоления феномена классовой нетерпимости,
предоставляя людям достаточно широкие возможности для их перемещений
по иерархическим ступеням пирамид экономического и социального
благополучия, иными словами – для их социальной мобильности.
Россия, поставленная в 1917 г. политическими авантюристами
на путь, соответственно, авантюрно-волюнтаристского развития,
к концу ХХ века приобрела весьма красноречивые
черты тоталитарного общества с моноиерархической социальной структурой, подавленными
экономическими мотивациями людей и официально декларируемой классовой государственно-террористической
политикой. Экономические несвободы и ставший социально-физиологическим синдромом
страх населения перед голодом, тотальными войнами и политическими репрессиями
предрешили судьбу начавшейся было в 1920-х гг. демографической революции – она
так и не состоялась в России. Следует отметить, что демографический "взрыв",
как естественный процесс для большинства стран, переживающих этап масштабного
формирования урбанистических структур, то есть утверждения в обществе относительно
устойчивых и безопасных форм географической оседлости населения, по утверждению
ведущих российских демографов, мог бы привести к увеличению общей численности
населения современной России не менее чем до 260 млн. человек .
Инерция государственно-террористического уклада общежития в условиях наступившего
в 1990-е гг. закономерного этапа "постиндустриального" демографического
падения рождаемости населения в России стала выливаться в демографический коллапс
для титульного этноса этой страны.
В современных странах Запада эволюционно утвердилась полииерархическая структура
общества со множеством относительно независимых друг от друга пирамид социального
престижа, благополучия и успеха (политика, бизнес, техника, наука, музыка, кинематограф
и т.д.). Для того чтобы в таком обществе трудоспособному человеку забраться на
первую ступеньку такой пирамиды, то есть преодолеть состояние безработного, как
правило, не требуется значительных усилий и незаурядных способностей. Но вот
вскарабкаться на ее вершину без таланта и огромного труда, наконец, без общественного
признания такого труда – дело практически безнадежное. Вместе с тем не секрет,
что всегда и везде, кроме этих качеств, успеху в карьере способствуют также покровительство
и простое везение. Отсутствие же поддержки и неверие в счастливый случай толкает
человека на поиски более благоприятных условий для своего подъема по ступеням
социальной иерархии. Так возникают трудовые миграции, которые на этапе индустриального
роста государств позволяют людям и целым социумам обходить стороной тупики классовых
противостояний.
Массовым трудовым перемещениям в цивилизованных странах в ушедшем веке всемерно
способствовали прогресс в сфере транспорта и коммуникаций, свобода в выборе мест
проживания, а также относительная легкость преодоления людьми государственных
границ. Не исключено, что именно активные межстрановые и межконтинентальные миграции
людей в свое время сыграли главную роль в предотвращении распространения по всему
свету кровавых пролетарских революций.
Стадия постиндустриального развития Российского общества ознаменовалась довольно
резким обострением социальных и психологических проблем урбанизации. Высокая
интенсивность труда и социальных контактов, напряженная экологическая обстановка,
перенасыщенный информацией быт людей, сексуальная революция, гиподинамия и т.д.
определили собой повседневную жизнь в крупных городах. Так начал проявлять себя
новый тупик в эволюционном ходе совершенствования людьми своей оседлости. И опять
роль главного проблемоустраняющего механизма принимает на себя кочевая активность
населения, а именно – туристские миграции, обеспечивающие периодическое пребывание
людей в состоянии безмятежности и относительного благополучия при посещении ими
наиболее желанных уголков страны, планеты или самого ближнего природного окружения.
Такой вид кочевания населения принято называть "рекреационной деятельностью".
Чаще всего такую форму миграций связывают с массовыми пространственными перемещениями
людей в свободное от работы время с целью удовлетворения их потребностей в спортивном,
развлекательном, оздоровительном или лечебном отдыхе, а также в экскурсионных,
научно-познавательных, паломнических, ритуальных или иных положительных эмоциях
вдали от дома и повседневных забот.
И трудовые, и туристские миграции – это лишь два из многих видов кочевания людей
в условиях современной цивилизации. Все другие формы миграций – утилитарные,
завоевательные, вынужденные и др. (за исключением насильственных), а также миссионерство
при создании империи и исход миссионеров при ее распаде – в своей совокупности
представляют фундаментальный тип адаптации населения к изменениям окружающей
среды. Его научное осмысление будет по настоящему эффективно лишь в сравнении
с диалектически противоположным типом географической адаптации – оседлостью (формирование
семей, усадеб, поселений, государств, империй как целостных общественно-территориальных
систем, а также социальных иерархий внутри каждой из них) .
Игнорировать диалектику данных социальных понятий – значит не видеть смысла в
двух основных формах адаптации большей части живых существ к изменениям окружающей
среды – создание убежищ (гнезд, нор, берлог и т.д.) с целью воспроизводства нового
поколения и сезонных миграций (перелетов) в поисках благоприятной среды обитания.
Теоретико-методологическим фундаментом изучения оседлости и кочевания в социальных
системах служит общенаучная модель целостного информационного процесса, складывающаяся
из трех фаз – "образ–ситуация–след". Первая фаза ("образ")
указывает на стадию предвкушения (антиципации) субъектом среды, куда намечается
его миграция. Затем, после переезда в эту новую среду, начинается этап освоения
территории (ее "оседлания"), для отражения которого служит понятие "ситуация".
И, наконец, с возвращением мигранта в родную среду наступает стадия ее преобразования
под влиянием опыта и тех новых ценностей, которые были приобретены им за время
пребывания на чужбине (информационная стадия "след"). Практическим
выражением такого процесса в глобальном масштабе служит деятельность транснациональных
компаний по освоению ресурсов зарубежных стран, в сфере рекреации – массовый
туризм, в геополитике – вооруженные экспансии. Укороченный процесс географической
адаптации людей состоит из двух информационных стадий – "образ–ситуация".
При этом подразумевается полная ассимиляция мигранта с социальными элементами
той среды, в которую был осуществлен его переезд. Например, ассимиляция сельского
жителя в горожанина.
Основополагающей функцией оседлости как созидательной деятельности людей по обустройству
жизненного пространства (от возведения домов до формирования империй и утверждения
в них структур зависимости и ответственности) выступает биологическая и определяется
понятием "естественное движение населения" – создание и распад семей,
рождаемость и смертность, прирост и убыль населения и др. Следующая по важности
функция этой географической формы адаптации населения – психологическая, связанная
с тревогами по обеспечению безопасности потомства и фантазиями на тему их будущего
счастья. Именно поэтому исходная для биологов и медиков информационная схема
суммарного адаптационного процесса ("образ–ситуация–след") принимается
в качестве метатеоретической базы исследований .
Для каждого уровня целостных социальных организмов присущи свои собственные пределы
как оседлой, так и кочевой адаптации к изменениям окружающей среды. Если опираться
на медицинскую терминологию, то речь идет об определенных порогах иммунитета
социума к рискам, опасностям, конфликтам, периодическим природным и социальным
катастрофам и даже к актам насилия, которыми сопровождается их движение в пространстве
(кочевание) и во времени (оседлость).
Порогом оседлости для архаичных, примитивных, а значит, наиболее показательных
социальных систем как, например, лесных племен традиционно служит голод из-за
иссякания вокруг их стоянок охотопромыслового и прочего продовольственного потенциала.
В горной местности таким порогом чаще всего выступает коллективное беспокойство
из-за возможности разрушения села в результате провоцируемых самими же людьми
оползневых, селевых и иных природно-гравитационных процессов (сведение горного
леса и кустарника, перевыпас скота на горном склоне).
За примерами жизненных пределов роста самых примитивных форм человеческих сообществ
далеко идти не надо и в наши дни. Весьма поучительной моделью в этом смысле может
служить туристский лагерь в окружении дикой природы, чей рост и функционирование
полностью прекращается в результате постепенного (от сезона к сезону) разрушения
привлекательных качеств этого уголка самими же туристами.
Туризм, как одна из форм массовой рекреационной активности людей, является также
великолепным примером для показа порогов кочевой адаптации. Проявление вначале
негостеприимства, а затем и открытой недоброжелательности к приезжим отдыхающим
со стороны местного населения становится главным подом для сворачивания в данном
районе туристского движения. Правда, здесь приобретают значение уже два порога
терпимости: обычно, сначала его переступает "хозяин" рекреационной
территории ("нам не нужны такие гости!"), а затем и "гость" ("нам
такое гостеприимство в помине не нужно!").
В процессе самоорганизации социума-государства или социума-империи главный порог
дезадаптации (конечно, при условии мирного существования) будет определяться
прежде всего пределами иммунитета людей к несправедливостям социально-классового
порядка. В этой связи, трудно представить себе более весомую причину развала
СССР, кроме как адекватное восприятие населением этой страны паразитарности ее "коммунистической
элиты". За разрушением этой крупнейшей системы оседлости населения (1/6
всей суши) последовали такие же масштабные миграционные передвижения населения
между прежней метрополией и ее сателлитами.
В конечном итоге, и любая достаточно устойчивая форма кочевания крупных социумов
и этносов достигает своего порога, трансформируясь в непреодолимую вражду на
почве межрасовых, межэтнических или межконфессиональных противоречий с "хозяином" освоенного
кочевником пространства. В большинстве случаев такие противоречия начинаются
со спора: кто истинный "хозяин" данного географического пространства.
Таким образом, как в физическом пространстве, где действуют термодинамические
законы сохранения энергии и потому невозможно вырабатывать один вид энергии без
затрат какого-либо другого, так и в социально-географическом пространстве существует
закономерность, в соответствии с которой люди, избавляясь переездом (бегством)
от одних непреодолимых проблем, неизбежно сталкиваются с другими, которые со
временем также начинают довлеть и казаться совершенно безысходными. Это ощущение
безысходности, собственно, и служит главным генератором энергии для важнейшего
механизма социальной эволюции – "маятника общественных противоречий".
Мощные волны социальных революций и следующие за ними глобальные миграционные
потоки могут начинаться под влиянием одного полюса нетерпимости и безысходности,
обусловленного, например, неудовлетворенностью людьми классовыми диспропорциями
в обществе, а через века или десятилетия – под влиянием уже другого полюса людской
неприязни, способные формировать не менее масштабные волны межкультурного противостояния.
В конечном итоге рассуждения об оседлой и кочевых формах существования общественно-территориальных
систем могут служить одними из стержневых направлений совершенствования метатеории
современной социальной географии.
|
