Современный этап миграции на Кавказе начался задолго до распада СССР. Хотя в начале 90-х годов миграция резко увеличилась, я исхожу из предположения, что существует некая общая парадигма миграционных процессов на Кавказе и что основные их направления оставались неизменными примерно с 60-х годов. Примерно в это время начался процесс передвижения населения в СССР. До тех пор основная миграционная тенденция состояла в постепенном расселении славянского, преимущественно русского, населения по периферии империи, в том числе и на Кавказе. Начиная с 60-х годов наметился обратный процесс: отток населения, которое сейчас стало принято называть «русскоязычным», из Грузии и Азербайджана в Россию. Из Армении, наиболее мононациональной из трех закавказских республик, отток русскоязычного населения начался несколько позже, более того, в 60-е годы еще продолжался его приток, но и это обстоятельство прекрасно вписывается в общую тенденцию (см. ниже). 70-е годы стали в этом смысле переломными почти на всей территории СССР: отток русскоязычного населения из неславянских республик становится всеобъемлющим и вливается в более широкий поток – перемещение некоренного населения за пределы национальных республик. К 80-ым годам, для всех республик в составе СССР уже было характерно отрицательное сальдо миграций некоренного населения. С известной долей вольности можно сказать, что распад СССР в демографической сфере обозначился уже в 60–70-е годы. Отток русскоязычного и в целом некоренного населения сопровождался сменой культурной и языковой политики в нерусских республиках, которая была отчасти следствием, а отчасти – причиной миграций. Иногда эти процессы называют «коренизацией», от слова «коренной». При этом Северный Кавказ в целом был, как и остальная Россия, принимающим регионом, за исключением некоторых территорий. Так, в Чечне и Дагестане некоренное население постоянно уменьшалось, а в руссконаселенном Ставропольском крае – росло.
С конца 80-х, с возникновением и развитием этнополитических конфликтов в бывшем СССР, медленные подспудные изменения демографической ситуации переросли в быстрые и радикальные. В некоторых случаях, этническим группам и новым политическим образованиям удалось развернуть вектор миграции. Скажем, в Карабахе, начиная с 20-х годов, неизменно уменьшался процент армянского населения и прирастал – азербайджанского. Такой же процесс протекал и в другой автономии Азербайджана – Нахичеванской автономной республике. В результате карабахского конфликта Нагорный Карабах стал моноэтничной армянской территорией. Нахичевань также стала моноэтничной, только не армянской, а азербайджанской территорией, но не в результате войны, а в результате постепенной миграции. Здесь мы видим наглядный пример того, как постепенные и радикальные процессы приводят к типологически одному и тому же результату. Наиболее ярко эта тенденция проявилась в Чечне. Можно предположить, что нечеченского населения сейчас в Чечне крайне мало и скоро практически не останется. Но и в Дагестане, и в Ингушетии, и даже в Осетии идут подобные процессы, хотя войны как таковой там нет. Все описанное выше можно назвать мононационализацией. Возвращаясь к 60-м годам, мы видим, что меньший отток русскоязычных из Армении по сравнению с Грузией и Азербайджаном имеет простое объяснение. Если вектор миграции был направлен на увеличение веса коренного населения, то он был, очевидно, сильнее в более полиэтничных странах, а Армения была самой моноэтничной из республик СССР, так что в ней эти процессы должны были идти не так интенсивно.
Таким образом, еще с советского времени на Кавказе (и не только) началась кристаллизация будущих этнократий. Внутри советского общества вызревали некие зачатки будущих национальных государств, подспудно происходило формирование государственных языков, элитных групп и идеологий, шла этническая гомогенизация населения. Этот процесс, прошедший бурный и кровавый период и продолжающийся по сей день, абсолютно уникален в истории Кавказа. Ничего подобного здесь никогда не происходило. Кавказ на протяжении всей своей истории был заселен крайне дисперсно. Достаточно типичным для Кавказа было, например, существование культурных центров нации за пределами ее этнической территории. Так Тбилиси долгое время был центром не только грузинской, но и армянской культуры. Кроме того, крупные города на Кавказе, как правило, резко отличались по языку и этническому составу от прилегающих сельских районов. Собственно, единственным исключением был Ереван, армянский по языку и населению. Сегодняшняя ситуация, складывающаяся на Кавказе, не имеет исторических прецедентов. Скажем, Баку как азербайджаноязычная, азербайджанонаселенная столица моноэтничного Азербайджана существует впервые с тех пор, как Баку стал городом.
Я не случайно уделяю много внимания культурно-языковой ситуации, ибо реальность такова, что ее влияние на миграционные процессы на Кавказе чрезвычайно велико, если не определяющее. Кроме всего прочего, изменяется и структура национальных меньшинств. До начала национальных движений на Кавказе этнические меньшинства были зачастую инокультурными, многие из них – русскоязычными: русские, армяне, евреи Азербайджана, русские Армении. Сейчас, кроме того, что вес национальных меньшинств резко уменьшился, изменился их культурный, религиозный и этнический состав. Так, в Азербайджане прежде самыми крупными этническими меньшинствами были русские и армяне, то есть христиане, теперь их место заняли лезгины и талыши, мусульмане по вероисповеданию. В 1989 г. азербайджанцы составляли 83% населения Азербайджана. Мусульманами были 87% граждан республики, 12,5% составляли христиане и 0,5% – иудеи. Сейчас, с поправкой на достоверность цифр, более 97% населения Азербайджана – мусульмане. Таким образом, в религиозном отношении Азербайджан стал гораздо более гомогенным. В культурном отношении талыши и лезгины также гораздо ближе к азербайджанцам, чем покинувшие страну армяне, евреи и русские. В результате культура Азербайджана, в том числе и политическая, становится все более ориентальной.
Сходный процесс протекает и в Армении. В 1989 г. в Армении проживало 6% азербайджанцев. После того, как все они покинули республику, мусульман в Армении не осталось вообще. Единственное нехристианское меньшинство в Армении – курды-езиды, исповедует специфическую традиционную религию, – чрезвычайно хорошо адаптировано в культурном отношении и составляет менее 2% населения. Резко сократилось количество русских. Таким образом, Армения окончательно превратилась в монокультурную и моноконфессиональную страну, притом, что еще 50 лет назад элементы тюркского культурного, языкового и этнического присутствия в Армении были довольно сильны. Что касается Нагорного Карабаха, то, на мой взгляд, в данном контексте его не следует рассматривать как часть Азербайджана. Если отвлечься от чисто юридического контекста и политической корректности, с точки зрения демографических процессов Нагорный Карабах совершенно непохож на Азербайджан. Миграционные процессы в Нагорном Карабахе представляют собой гипертрофированный вариант тех, что протекают в Армении: судя по всему, на сегодняшний день армяне составляют 100% населения Нагорного Карабаха.
Несколько отличается от своих закавказских соседей Грузия. Грузию можно разделить на несколько разных выраженных этнокультурных зон, внутри каждой из которых, пусть и в несколько ослабленной форме, протекают процессы, аналогичные описанным выше. Абхазия из поликультурной области превращается в двухобщинную территорию, населенную абхазами и армянами, с преобладанием первых. Южные, населенные армянами районы Грузии, тоже имеют некоторую тенденцию к культурному, этническому и даже политическому обособлению. Что касается так называемой «внутренней Грузии» и Тбилиси, то говорить об изменении потоков этнической миграции крайне трудно. Эмпирически представляется, что количество не-грузин уменьшается, во всяком случае, процент осетин, составлявших ранее заметный процент населения, в Тбилиси и внутренней Грузии резко снизился. Сама Южная Осетия также превратилась в двухобщинный регион, в котором грузинская и осетинская общины живут достаточно изолированно, хотя в этом отношении наблюдается некоторый прогресс.
На российском, или Северном Кавказе, также проявляются тенденции к этнической унификации территорий, особенно в восточной его части. С очень большим допущением, Чечню можно сравнить с почти моноэтничной Арменией, Дагестан – со все более ориентальным Азербайджаном, Ингушетию – с однородным Карабахом, Северную Осетию – с медленно изменяющейся Грузией. В Северной Осетии отъезд ингушей из Владикавказа и Пригородного района и прибытие беженцев-осетин из Грузии привели к повышению доли осетинского населения и первым признакам изменения культурно-языковой ситуации. Ингушетия в результате прибытия огромного для республики количества беженцев из Пригородного района Северной Осетии и абсолютно не поддающегося учету потока беженцев-ингушей из Чечни, стала практически мононациональной. Чечня, судя по всему, до конца прошла тот путь, по которому она двигалась после 1957 г., когда чеченцы начали возвращаться из мест сталинской депортации. Начавшийся уже тогда отток нечеченского населения резко усилился после 1991 г., достиг пика во время войны в 1994-1996 гг. и на сегодняшний день привел к тому, что, согласно некоторым более или менее надежным источникам, русских в Чечне осталось менее 50 тысяч из примерно трехсот, проживавших там в 1989 г.
Еще один важный аспект миграции, меняющий лицо Кавказа, практически не учитывается статистикой. Речь идет о миллионах мигрантов, движение которых изменяет половозрастную и социальную структуру стран исхода. По некоторым оценкам, в России сейчас живут и работают порядка трех миллионов из семи с половиной жителей Азербайджана, примерно миллион из трех с половиной миллионов жителей Армении и точно неизвестное, но такого же порядка величины число граждан пятимиллионной Грузии, согласно ряду источников – примерно четверть, то есть более миллиона человек. За этими цифрами стоит колоссальная и почти незамечаемая извне трагедия. Конечно, в числе экономических мигрантов много беженцев, поскольку последние, зачастую не имеющие жилья и средств к существованию, культурно не адаптированные в местах переселения, гораздо более социально мобильны. Основной источник данных о числе мигрантов – пресса, так как в отличие от числа беженцев, численность экономических мигрантов склонны преуменьшать абсолютно все. Признавать истинные масштабы экономической миграции невыгодно властям стран исхода, дабы не расписываться в собственной неспособности обеспечить население работой и средствами к существованию. Не признают размеров трудовой иммиграции и принимающие страны, в первую очередь Россия, так как это обострило бы вопрос о систематическом нарушении прав мигрантов.
При этом для стран исхода такая миграция имеет единственное преимущество: государства Закавказья действительно пока не способны обеспечить работой свое население, и отхожий промысел – один из важных компонентов ВНП. По некоторым оценкам, работающие в России граждане Армении ежемесячно присылают на родину около $10 миллионов. Без таких поступлений население Кавказа просто не выжило бы. Все остальные последствия миграции – сугубо отрицательные. Большинство трудовых мигрантов из Закавказья – мужчины трудоспособного возраста. Их отъезд, как правило, без семей, существенно меняет половозрастную структуру населения, создавая значительный перевес женщин, детей и стариков и в целом диспропорции в общественной жизни. Кроме в целом незащищенного и нестабильного положения, юридического бесправия, экономические мигранты страдают и от собственно внутриполитических проблем в принимающих странах. Как наглядно показал последний кризис в России, ухудшение ситуации в России сказывается на мигрантах. Кроме общих экономических трудностей, в расколотом и неблагополучном обществе растет ксенофобия.
Подводя общий итог, можно сказать, что, невзирая на отсутствие точных цифр, достаточно ясны основные векторы миграции на Кавказе. Процессы, идущие здесь, уникальны для самого Кавказа, но совершенно не новы в истории человечества. В первой половине ХХ века они протекали в нынешней Центральной и Восточной Европе, результатом их стали государства соответствующего региона. Этнизация политики, резкая активизация миграции, причем миграции этнической, являются частью процесса становления этнически однородных государств или протогосударств на Кавказе. Трудовая миграция за пределы региона также является частью этого процесса: вновь образующиеся государства оказываются не в состоянии прокормить все свое население, гастарбайтерство становится одновременно источником дохода и путем оптимизации количества населения. Очевидно, процессы эти глобальные, объективные, при этом комплексные и сложные. Процесс этнической концентрации собственно кавказских народов близок к завершению. Как минимум в Закавказье и в восточной части Северного Кавказа население уже проживает этнически компактно, внутренних кавказских миграций практически не происходит. При этом очевидно, процент представителей некоренных национальностей продолжает снижаться. В первую очередь это касается русских. Очевидно, сохранятся только те национальные меньшинства, которые хорошо адаптированы и культурно близки основному населению стран. Конечно, много зависит от положения в принимающих странах. Скажем, почти стопроцентная эмиграция с Кавказа греков, евреев и немцев связана в первую очередь с возможностями и желанием Греции, Израиля и Германии принимать репатриантов.
Сохранение же на Кавказе русских общин объясняется, на мой взгляд, в первую очередь тем, что Россия не проявляет никакой заботы о репатриантах и принимает их крайне неохотно. Тем не менее, в перспективе русские общины будут продолжать уменьшаться. Что касается описанной выше трудовой эмиграции, то ее поток достиг пика в середине девяностых годов. В последнее время появилась тенденция к стабилизации и даже снижению миграции, часть ее принимает стойкий сезонный характер. Значительная часть мигрантов успешно абсорбируется в России, Украине и т.п. В целом можно сказать, что на сегодняшний день демографическая картина на Кавказе сравнительно стабильна, хотя и подвержена целому ряду факторов, в свою очередь являющихся частью становления государств и обществ на Кавказе.